class="p1">До встречи было ещё полдня, но возвращаться домой смысла уже не имело — всё уйдёт на дорогу. У Макса нашлись какие-то важные дела, и компаньоны разошлись, договорившись о встрече за полчаса до назначенного Еноху времени. А Мазин, добравшись на трамвайчике до центра, пошёл гулять. Заглянул в «Сайгон», но там было пустовато: несколько случайных посетителей и туристов пили кофе, и лишь два знакомых бородатых завсегдатая спорили о чём-то в углу зала. Они находились там в любое время и, кажется, не покидали кафе даже ночью. Вся остальная тусовка подтягивалась к вечеру. Мазин проголодался, перешёл на другую сторону Невского и спустился в полуподвал — в знаменитую пирожковую. Здесь всегда было людно, тепло и так пахло свежей выпечкой, что у входящего, как бы сыт он ни был, перехватывало дыхание и немедленно начинала выделяться слюна. Выстояв небольшую очередь, Мазин взял две чашки мутноватого кофе с молоком и полную тарелку ещё горячих пирожков. Стоя — сидячих мест в пирожковой не было — он, зажмуривая от наслаждения глаза, тщательно прожёвывая и не торопясь сразу проглатывать, один за другим съел два слоёных пирожка с мясом, два печёных с рыбой (их называли тут расстегаи) и его любимый пирожок с зелёным луком и яйцом. Насытившись и согревшись, Михаил Александрович пришёл в хорошее настроение и заглянул на Литейный, в подворотню, ведущую к «Букинисту». В сам магазин он заходить не стал — пытаться найти там что-либо интересное мог только дилетант, а Михаил Александрович давно им не был. Он знал, что всё сколько-либо стоящее перехватывается «жучками», стоящими в этой подворотне, и до прилавков не доходит. Поздоровавшись с несколькими знакомыми, Мазин осмотрел их сегодняшний улов, ничего интересного не обнаружил и уже собрался идти гулять дальше, когда появился Фима Шнобель.
— А, Мойша, — радостно завопил тот. — Вот, на ловца и зверь! Достал я тебе твой словарь! Теперь можешь делать обрезание и ехать в Израиль во всеоружии.
Окружающие, замёрзшие и заскучавшие от долгой толчеи в подворотне, радостно заржали.
— Что ты разорался, — разозлился Мазин. — Ни о чём с тобой нормально договориться нельзя.
Тема отъезда за рубеж была не из тех, которые стоило обсуждать публично. В восьмидесятом, перед Олимпиадой, власть приоткрыла дверцу, выпустив самых шумных, после плотно её прикрыла, а пришедший на смену умершему следующий генсек ещё и повесил на неё дополнительный замок. Говорить об этом вслух было нежелательно, тем более в таком месте, где среди публики вполне могли оказаться стукачи.
— Да ладно, не сердись, — пошёл на попятный Шнобель. — Это ж так, шутка, по-доброму. Зато недорого и издание хорошее.
«Хорошее издание» оказалось мутноватой ксерокопией с иерусалимского оригинала, впрочем достаточно чёткой и легко читаемой. Мазин рассчитался и на всякий случай заглянул ещё в Фимин туго набитый книгами портфель.
— А это что?
— Это тебе не надо, — ответил тот. — Так, взял у одной старушки, уж больно она упрашивала, а в магазин у неё принять, конечно, отказались. Намучаюсь я с ней, кому её продашь.
— А сколько заплатил? — незаинтересованным тоном задал вопрос Мазин.
— Пятёрку, — уныло отозвался Фима и только тут спохватился: — А ты что, Мойша, никак купить хочешь?
— Не то что хочу, но могу выручить тебя, в благодарность за словарь, — ухмыльнулся Мазин. — Но больше трёшки не дам.
— Побойся бога, Мойша! — завопил Шнобель. — Дай четыре — и она твоя.
— Ладно, пользуйся моей добротой, — горестно сказал Михаил Александрович, отсчитал Фиме четыре рубля (один из них мелочью) и засунул в свой полиэтиленовый пакет, где уже лежал словарь, пухлый, пахнущий плесенью томик.
Он собрался пойти в Летний сад, но вспомнил, что тот ещё закрыт на просушку, и свернул в ближайший двор, где в глубине, как он помнил, была детская площадка и садик со скамейками. На площадке с воплями резвилось несколько детишек, их мамаши, составив коляски, обсуждали свои взрослые проблемы, но одна скамейка в дальнем углу была свободна, и Мазин расположился на ней. Несмотря на солидный возраст — издана она была в Казани в 1888 году, книга оказалась в отличном состоянии: читали её не часто. Похоже было, что сочинению священника Александра Смирнова «Книга Еноха. Исследование, русский перевод и объяснения» явно не пришлось быть чьей-то настольной книгой за прошедшие почти что сто лет. Мазин провёл над ней больше двух часов, выкурил полпачки сигарет, снова замёрз, ничего не понял и запутался ещё больше.
Ровно в семь часов вечера, как и было оговорено, компаньоны заняли столик в кафе. Макс чуть не опоздал и прибежал, запыхавшись, с набитым портфелем, прямо с какой-то деловой встречи. Свободных мест в углах зала уже не было, они получили стол ближе к центру, но сели оба так, чтобы видеть входную дверь, заказали кофе и мороженое (больше ничего в меню и не оказалось) и, нервно поглядывая на часы, стали дожидаться Еноха. В четверть восьмого в дверь вошёл и направился прямиком к ним не таинственный незнакомец, а всё тот же старичок из садика — чистенький и благообразный.
— Вы? — одновременно вырвалось у обоих. — Так это вы — Енох?
— А что вас так удивляет? — снисходительно поинтересовался старичок. — Не похож? — И, обращаясь к Максу, представился: — Меня зовут в миру Евгений Витальевич. Мишу я знаю, а вы, простите, кто будете?
— Максим, — ответил Макс, напряжённо всматриваясь в Еноха. — А если полностью, то Максимилиан Карл Турн-унд-Таксис.
— Трудноватое имечко, — осклабился старичок. — Вы, чай, не местный будете?
— Он из Прибалтики, — встрял в разговор Мазин, выразительно посмотрев на Макса.
— А… Очень приятно, — закруглил старичок и сразу перешёл к делу. — Так что вы хотите за камеру, молодые люди? Я бы на вашем месте не запрашивал слишком много. Ведь мы все знаем, что камера-то краденая.
— Мы, собственно, не собирались её продавать, — после паузы начал неуверенно Мазин, удивляясь молчанию компаньона. — Мы хотели предложить вам сделку совершенно иного рода. Мы предлагаем вам…
И тут Макс, совершенно неожиданно для всех, наклонился вперёд и, пристально глядя в глаза старичку, спросил:
— Ата мeдaбeр иврит? 1
— Что вы сказали, молодой человек? — удивился старичок.
— Я сказал, что вы никакой не Енох, — резко ответил Макс. — Вы самозванец, и я не собираюсь с вами ничего обсуждать. Пусть придёт ваш хозяин, и только с ним мы будем иметь дело.
Старичок как-то скис, ничего не ответил, поджал тонкие губки и, не допив свой кофе и не попрощавшись, ушёл.
Мазин сидел молча, не поднимая взгляда от вазочки с уже подтаявшим мороженым, и только когда старичок закрыл за собой дверь кафе, оторвался от неё и растерянно посмотрел на Макса.
— Михаил Александрович, здесь всё очень просто, — раздражённо сказал Макс, отвечая на невысказанный вопрос. — Во-первых, он не узнал меня, даже когда я представился полным именем, как звали моего предка, на которого я очень похож и которого настоящий Енох не мог не узнать. А во-вторых — он не знает иврита! Он никакой не Енох!
— Вы совершенно правы, Максимилиан, — раздался низкий голос за их спинами. — Он действительно не Енох.
Не надо только делать из меня злодея — я занимался своими исследованиями, я искал эликсир вечной молодости и философский камень. Я не собирался делать фотокамеры из досок от гильотины или подобных несущих дурную карму материалов — это ваш родственничек, Макс, меня заставил. У меня не было выбора. Ох, как я вздрогнул и занервничал, Макс, когда вас увидел. У меня даже мелькнула сумасшедшая мысль, что Максимилиан смог сам создать какую-то чудесную фотокамеру, сделавшую его вечным, и даже перемещаться в другое тело не нужно — ну просто настоящий Агасфер! После я уже успокоился и сообразил, что этого просто не может быть, а приглядевшись, понял, что вы куда моложе, чем ваш прапра был к тому времени, когда он помер. Я же и на похороны пришёл, чтоб убедиться, что он, уж простите меня, наконец издох. Тяжёлый он был человек. Сколько фотокамер я ему сделал: и «Далет», дающий здоровье, и смертоносный «Нун» (это была его идея), и роскошный «Каф», дающий везение в любых азартных играх. Откуда, вы думаете, у семейства Таксисов такие богатства? От того
